Марта (почти пьеса)

Опубликовано: журнал «Российский колокол», № 3-4, 2015.
Семидесятые. Ленинград. Квартира Макса и Марты в панельном доме, шикарная жилплощадь по тем временам. Макс накануне вернулся с охоты. Супруги пригласили на вечеринку друзей. Кухня. Пластиковая светло-серая мебель польского производства — вершина достижений мебельной промышленности стран народной демократии, вкусивших в полной мере блага развитого социализма.

Ленинград, 70-е годы

Действующие лица:

Марта Кржелина, невысокая, хорошенькая, ухоженная, точеная, словно статуэтка. Рыжеватые короткой стрижки волосы, пшеничные брови и ресницы, атласно-белая кожа, лилейная шея. Глаза темно-синие. Движения точные, быстрые и решительные. Муж зовет ее Ритой. Марта не работает. Дочери Марине шесть лет.

Максим (Макс) Кржелин, ее муж. Мягкий, добрый, круглолицый, чуть полноват. Движения легкие, округлые. Работает в НИИ. В свободное время занимается стрельбой по тарелочкам, мастер спорта. Заядлый охотник. Семью Кржелиных называют иногда МММ, не вкладывая, конечно, в название известный нам теперь смысл финансовой пирамиды. В семидесятые годы даже слов таких еще не знали.

Юлий (Юл) Степанов. Друзья зовут Степой, чаще — Стивой. Теплый, дружелюбный, умеет слушать собеседника. Знакомые, иногда и не очень знакомые, тянутся к нему, любят поплакаться в жилетку. Педант. Одевается скромно, но аккуратно. Ухоженные руки. Среднего роста, ловкий, подтянутый. Крупные черты лица: большие глаза немного навыкате, чувственный рот, полные губы, узкий удлиненный нос. Изрядно облысел в свои тридцать с небольшим. Стрижется редко, поэтому волосы сзади слишком отрастают и загибаются вверх. Выглядит это неаккуратно и контрастирует с его в целом ухоженной внешностью и опрятной одеждой.

Боб, рослый, спортивный, атлетичный, веселый. Успешный человек. Любимец женщин.

Леонид (Лео) Меклин. Бородатый, косматый, рыжий. Зовут Миклухо-Маклаем. Доброжелательный, общительный, недалекий. Увлекается фотографией.

Валентина (Валя), жена Лео. Фигура с неясно выраженными формами, лицо смазанное, глаза маленькие, довольно злые.

Сестра Вали.

Хачатур. Восточный человек, мажор.

Проводница.

Действие первое

Картина первая

Семидесятые. Ленинград. Квартира Макса и Марты в панельном доме, шикарная жилплощадь по тем временам. Макс накануне вернулся с охоты. Супруги пригласили на вечеринку друзей.

Кухня. Пластиковая светло-серая мебель польского производства — вершина достижений мебельной промышленности стран народной демократии, вкусивших в полной мере блага развитого социализма. На полу — утепленный линолеум с пятнами под шкуру леопарда. Полосатые сине-фиолетовые шторы, блестящие темно-синие венские стулья. При входе на нитях позванивают стеклянные синие обереги в виде сердечек. Стол накрыт в соседней «большой» комнате. Оттуда доносятся звуки музыки, разговоры, смех. Гости едят, пьют, танцуют. Марта снует между плитой и гостями, носит блюда с закуской, чистую посуду, приборы, салфетки, да мало ли что нужно за столом, уносит грязную посуду. В течение всей картины периодически появляется и исчезает, лицо серьезное, Марта ни на кого не обращает внимания: она — хозяйка, занята гостями и столом в большой комнате.

За маленьким кухонным столом в задумчивости сидит Стива. Курит, в пепельнице — гора окурков. Входит Макс, он сильно навеселе.

— Ну как тебе глухарь, Стива?

— Честно говоря, ничего особенного не почувствовал. Суховато, жестковато. Не обижайся, Макс, я в этом плохо разбираюсь. Остальное, то, что Марта наготовила, — как всегда, на высоте. Ты ведь железкой ехал чуть ли не с Дальнего Востока. Как дичь-то удалось довезти?

— Ну не с самого… Три дня ехал. Мясо дикой птицы, что глухарь, что тетерев, если спустить кровь, долго не портится. Дай сигаретку.

— Ты же не куришь. Что-то случилось?

— Риточка опять уезжает. Когда я отправлялся на охоту, ничего об этом не говорила.

— Куда?

— Говорит, что в Крым.

— Ты что, ничего не знал?

— Да говорю же тебе — ни сном ни духом. Вчера приехал, и словно обухом по голове… Сегодня в ночь и уезжает.

— Почему без тебя?

— Рита вообще со мной не считается. Звоню с работы, она сообщает: «Меня сегодня не будет. — А где Маринка? — Маме отдала. — И куда ты? — На девичник».

— Чего это она вдруг решила так неожиданно в Крым поехать?

— Какая-то Клара, ее подружка, уже там, в Коктебеле. Сняла комнату, позвонила, что ждет. Погода хорошая, вода теплая, не то, что у вас здесь — дожди, дожди, дожди… Грех, мол, пропускать. Давай, ноги в руки… В прошлом году тоже ездила без меня…

— Да-а-а… Коктебель, тепло, красота! Ну и что тебя так взволновало? Марта — женщина разумная, не беспокойся, все будет в порядке.

— А как она будет добираться, одна, с чемоданом?

— Проводи ее на вокзал.

— А там? Троллейбус, потом автобус.

— Мир не без добрых людей. Кто-нибудь поможет молодой женщине чемодан донести.

— То-то и оно. Здесь помогут, там помогут. Я весь издергался. Ее никогда нет, где Рита, что Рита? Она как мужик — встала и пошла. Одной подруге помочь, другой…

— Вот видишь, она хороший, отзывчивый человек.

— Как же, отзывчивый. У меня температура — 38 с лишним. В холодильнике пусто. Она — Маринку к маме. Сама — на пластику. Пластикой занимается. Даже не знаю, что это — то ли танцы, то ли лепка. «Марта, — говорю ей, — сготовила бы хоть что-то». — «Ты продукты принес? Нет!» И смотрит на меня: вот, мол, сам делай выводы. А я-то — дурак полный. Она потом звонит: «Вернусь поздно. На последнем метро». Думаю: бедная Риточка, — одна, ночью. С температурой тридцать восемь вскакиваю, бегу встречать, чтобы одна не возвращалась. А ей — хоть бы что, все — как должное, температура — не температура… Боюсь домой возвращаться днем. Вдруг кого застану… Как ты думаешь, может, у нее кто есть?

— Зря ты дергаешься. Марта — не из таких. Не производит впечатления легкомысленной женщины.

— Из таких, не из таких… Уже почти год у нас с ней ничего. Я — в одной комнате, она — в другой, с Маринкой. Все отговорки. То, видишь, ребенок болеет. «Ты знаешь, — говорит, — сегодня я так устала на пластике. Ну, не лезь с объятиями. Не сейчас, не сейчас. Не хочу я, ты понял? Не до тебя. У Светки, моей подружки, муж ушел. Пойду, навещу. Останусь у нее. Надо же подруге помочь»…

— Да не психуй ты, Макс, видишь — она друзьям помогает, что в этом плохого?

— Обо всех думает. Только не обо мне. У нее кто-то есть. Она сказала, что собирается разводиться со мной.

— Даже так? Это серьезно?

— Черт ее разберет… Вроде сказано между прочим. Может, и в шутку… А я так думаю — неспроста. Она меня ни в грош не ставит. От нее только и слышишь: «Поди сделай, поди принеси. Ухожу, Маринку покорми, поиграй с ней в развивающие игры, почитай, принеси продукты, дай денег, встретишь меня у метро».

— Современная женщина! У нее свои интересы. А ты хотел бы, чтоб она была домашней курицей? Чтобы была толстой, опустившейся, обрюзгшей? Ты этого хочешь? Она у тебя стройная, подтянутая, в тонусе. Просто «моделька». Женщина с Запада. И ножки, и шея, и глаза…

— Выглядит-то она неплохо, все, что надо, есть — да не про мою честь.

— Ты, наверное, ее часто попрекаешь.

— Нет, пожалуй. Иногда, правда, говорю: «Может быть, ты дома побудешь? Или — давай сходим куда-нибудь». А вот на это она всегда готова — в гости, потанцевать. И у нас принять, как сейчас. С удовольствием. И наготовит, и стол накроет. И все легко, как бы между прочим.

— Это так, Марта очень быстрая. И в доме порядок. Ты всегда накормлен, обстиран, отглажен…

— Да нет, какое там. Она считает, что мужчина должен сам и постирать, и погладить, и вещи себе купить.

— Макс, ты неправ. Все-таки у тебя теплый дом, в доме — обед, ребенок накормлен. Уют. Вон, новые стулья в кухню прикупила.

— Какие новые? Это бабушкины венские стулья. Марта… она их ошкурила и покрыла темно-синим блестящим автомобильным лаком.

— Шикарно получилось. Так и сияют. Неправ ты, неправ относительно Марты. Смотри — мы тут сидим, а она так и снует — взад, вперед.

— Где же я неправ? Она меня ни в грош не ставит. Что бы я ни сказал. Она даже не спорит — промолчит и сделает по-своему.

— Знаешь что, Максик, я тебе удивляюсь! Чуткий, тонкий, интеллигентный, а в семейной жизни ведешь себя нетактично. Нетактично и недальновидно. Упрекаешь жену — не туда пошла, не то сделала, а этого — наоборот, не сделала. А сам-то ты как? Раз — и укатил на охоту.

— Да не защищай ты ее. Это не женщина, мужик в юбке. Холодный, грубый мужик в юбке. Ни тепла от нее, ни ласки.

— Значит, где-то есть твой промах, где-то сам и виноват.

— Ты не представляешь, как мне плохо… Я ведь на все для нее готов. У нас же ребенок. А я чувствую себя чужим в этом доме. И, между прочим, это квартира моих родителей. Да, да, это они нам подарили, и давно. Ну, не подарили… Одним словом, разрешили Марту прописать. Надоел я тебе этими разговорами? Иди, потанцуй.

— Отчего ж, давай поговорим. Тебе надо успокоиться. И не видеть все в дурном свете.

— Мне ничего не хочется. Жить не хочется… Может, я бесхарактерный?

— Конечно, ты слишком мягкий. Иногда необходимо и характер проявлять.

— Сколько раз решал: надо расходиться, пора расходиться — а не могу. Ей нужен не такой, как я. Ей нужен бесчувственный, примитивный мужлан, чтобы и поколотить мог в случае чего. Говорила же матушка: жениться надо на девушке своего круга. К черту эту семейную жизнь, к черту Марту! Хочется уйти на охоту и не вернуться…

— Что ты имеешь в виду — остаться в лесу?

— Остаться где-нибудь между Хабаровском и Владивостоком и никогда не возвращаться. Си-хо-тх-А-линь-скхий к-х-хр-ребет. Там живут одни только кх-х-меры. Какие кхмеры? — ханты-манси, вот кто там живет. Черт, я уже ничего не помню. Как же назывался этот чертов кхрребет, который я пересекал по пояс в снегу всего несколько… Несколько… чего? А — дней назад. Вот там бы и остаться. И никогда не возвращаться.

— Покинуть сей бренный мир?

— Что угодно. Уйти, чтобы этого всего больше уже не видеть.

— Успокойся, Макс. Выпей что-нибудь для разрядки.

— Какой выпить? Я уже, наверное, бутылку коньяка вылакал. Какая разрядка? Р-р-мянский коньяк Гранд Сргис, Мштосцсц. Чтобы не лцзреть…

— Зря ты нагнетаешь. Проводишь Марту на вокзал. Вернешься домой. Отоспишься. Она отдохнет в Коктебеле. Приедет отдохнувшей. Уже было год назад… И все у вас наладится. Забудешь о мрачных мыслях. Иди-ка лучше к гостям.

— Нет, ты скажи мне, Стива. Я ведь только тебя спросить могу. Ведь это кто-то из наших. Конечно — не официант какой-то, не водопроводчик, Марта слишком брезгливая… Кто-то из наших. Откуда еще взяться человеку? Кто, кто? Это, наверное, Боб.

— Что за глупость? С чего ты взял?

— Ну не Мклухо же Мклай! Рыжий — он никакой. А Боб — высокий, стильный. При деньгах. Это Боб.

— Вряд ли. У Боба же с Лариской роман. У них очень серьезно.

— А Боб такой, он и с Лариской, он и с кем-то другим запррст может. Легко! Если женщине из наших выбирать — так только Боба!

— Ты перепил, Макс. Иди закуси. И потанцуй.

Картина вторая

«Большая» комната в квартире Макса и Марты. Совковый шик — паркетный пол, полированная мебель. Тоже, скорее всего, импорт из Восточной Европы. В глаза бросаются необычные сине-фиолетовые бумажные салфетки на столе — не очень аппетитно, но Марта почему-то не любит белые. Боб танцует с Валей. Лео — за столом с сестрой жены.

Входит Макс. Подходит к танцующим. Довольно бесцеремонно отодвигает Валю («Макс, как ты себя ведешь?»)… и, не обращая на нее внимания, поворачивается к Бобу.

— Ты отчего один пришел, супермен, мы же приглашали тебя с Лариской?

— Лариска не смогла. Ребенок приболел. Просила передать всем привет.

— Ах, да, у нее же сын пятилетний. Заболел, заболела — свежо предание, а верится… с тррудом.

Макс достает из шкафа две пары боксерских перчаток. Надевает одну пару на руки Боба, шнурует, Боб смотрит на него с удивлением, вторую пару — на свои руки:

— Валюшка, не дуйся, иди-ка лучше сюда, зашнуруй перчатки мастеру спорта по тарелочкам. Ну что, ты готов, красивый, спортивный, успешный Боб?

— Вообще-то сейчас не момент, то есть не самый удачный момент. Может, в другой раз?

— Боишься, что ли? Меня, простого кх-х-мера, боишься…

— По-моему, ты немного не в себе, Макс. Но раз настаиваешь… Давай попробуем.

Макс без подготовки бросается в атаку. Старается попасть в лицо Бобу. Бьет изо всех сил.

— Ты чего, Макс, будто с цепи сорвался… Потише, потише, а то, чего доброго, сам наткнешься на мой кулак.

Спортивный Боб без труда уклоняется от яростных атак Макса. Выбившись из сил, мокрый и встрепанный Макс порывисто обнимает Боба, бросает голову ему на грудь. Валя и ее сестра хлопают в ладоши:

— Браво, мальчики, браво! Ничья! Победила дружба!

— Боб, Боб! — всхлипывает Макс. — Почему у одного все, у другого — ничего? Ты красивый, успешный, умный. Тебя Лариска любит. А меня, кто меня любит? Меня никто не любит…

Марта наблюдает эту сцену. Останавливается, испытующе смотрит на Макса синим глазом. Боб обнимает Макса. Миклухо-Маклай достает огромный фотоаппарат, чтобы запечатлеть забавную сценку.

— Ну что ты, Макс, успокойся. Все у тебя в порядке. Посиди, переведи дух, возьми запивку, — говорит Боб.

Отводит Макса к дивану, снимает перчатки. Вытирает его вспотевший лоб, наливает в фужер клюквенного морса — пей, Макс.

— Да что вы меня все успокаиваете? Я со-вер-шен-но спокоен. Я в полном порядке. Кто вы такие? Зачем вы все пришли? Вы — никто. Ограниченные, жалкие, тупые, ничего не понимающие люди. Кх-х-мерры. Кхмеры-химеры… Если бы не Марта, я никого бы из вас не пригласил. Но Марта! Моя Риточка, как она скажет, так и будет! Ты не расстраивайся из-за меня, Боб. Ты — хороший парень. Вот — я дарю тебе крылышко. Это тетерев. Очень красивая птичка. Как и ты, Боб. Ну, пожалуйста, возьми это крылышко. Не отказывайся, прошу тебя. Когда ты решишь полететь, оно очень тебе пригодится. Вместо пр-р-пелле-ра-ра. Не держите меня, я хочу говорить только со Стивой. Вот человек. Ему все можно сказать. Потому что он понимает…

Картина третья

Опять кухня. Стива пьет чай. Входит Макс.

— Стива, душа болит, дай сигаретку. Конечно, тебе надоели мои пьяные разговоры. Только скажи, сразу уйду.

— Да что ты, Макс, с удовольствием поговорю с тобой.

— Наверное, ты прав. Надо проще ко всему относиться. Марта отдохнет с подругой, и все у нас наладится. Может, мне поехать с ней? Пойду на вокзал провожать, куплю билет и поеду. Из наших дождей, сырости. А там тепло, солнышко, розы цветут. Рядом с любимой женой. Как ты думаешь?

Марта, проходит мимо, слышит их разговор. Останавливается, встает у стола, закуривает сигарету, ждет, что скажет Стива.

— Неплохая идея. Но вряд ли получится. Клара, как я понял, сняла комнату, заплатила за двоих. Вы приезжаете вдвоем, как она должна реагировать? Думаю, Марта эту идею тоже не одобрит, — смотрит на синеглазую Марту, та молчит. — Только еще больше перессоритесь. Давай лучше переменим тему. Как дела на работе?

Марта уходит. Макс вытирает слезы рукавом.

— На работе… все бы ничего. Да вот, Стасик Турчинский, мой товарищ… Мой очень, очень хороший товарищ. Наши столы рядом… Серьезно заболел… Стасик. Ты даже не представляешь, насколько это серьезно. Опухоль, трепанация черепа… Тяжел-л-лейшая операция, ему предстоит тяжел-л-лейшая операция! Неизвестно даже, что дальше, восстановится ли он полностью. Вчемпричина? В-чем-при-чи-на? Да очень простая при-чи-на: за стеной — макет радиолокатора. СВЧе-че излу-че… Всем — срочно проверяться. Я сам не свой хожу, сам-не-свой… Что по-ка-жет рентген? Если у него так, почему не может быть у меня? Мне страшно, Стива; как вспомню Стасика, так и бьет… лихорадка… Конец Максиму, конец МММ…

— Да не расстраивайся ты, Макс. И не нагнетай понапрасну страхи. Нет у тебя ничего. Если хочешь, сделай рентген. Чтобы не думать. Надо еще проверить излучение макета, не исключено, что там вообще все в пределах нормы. А у твоего Турчинского это произошло по какой-то другой причине. Мало ли что может быть. Плохая экология, врожденный дефект, генетика…

— Никто с этим не станет разбираться. Никому ничего не известно, а начальству — пофиг. И самое главное — это может проявиться не сейчас. Сейчас — нормально. Все хорошо, все тип-топ… А через три года — тю-тю — и вперед ногами. И Маринка растет без отца. Бедный ребенок, бедный ребенок, она живет и ничего не знает. Моя Маринка может очень скоро остаться сиротой. И Марту тоже жаль. Она ведь неплохая. Я ей когда-то стихи писал.

Долорес, Лолита, Лилит:
Алисы лилейная шея
И ленты лазури. Летит
Моя златовласая фея…*

Лилейная шея Лилит. Вот уж точно — Лилит, дьявольская женщина, дьявол ее побери! Тогда были лилии, а в душе лотосы цвели… Какая, к черту, сейчас может быть лазурь, вокруг — темно-фиолетовые сумерки… В Марте много хорошего. Она туфли мне всегда покупает. Говорит: «Не люблю, когда ты на работу в спортивной обуви ходишь, ты еще кеды надень…»

— Лилейная Лили, Лилечка, интересно… Вот видишь, все не так плохо. Помоги Марте убрать со стола и собраться в дорогу. Она ведь сегодня уезжает? Значит, времени осталось немного. А я попрощаюсь со всеми и пойду. Чтобы вам не мешать.

________________________________________________________________________
* Рэй Эттар, «Воспоминания о Лолите»: http://stihi.ru/2013/06/28/4682

Картина четвертая

Большая комната, где только что принимали гостей. Марта отводит перепившего Макса в спальню, уговаривает, чтобы тот вздремнул, пока она уберет со стола и помоет посуду. Лео со спутницами собираются уходить — надевают в прихожей обувь, плащи, шляпки и шапки, кто что, готовятся основательно, на улице ветер и дождь как из ведра. Потом Лео, одетый уже по-уличному, пробегает зачем-то в комнату к Максу. Боб тоже собирается уходить. Звонит телефон. Боб снимает трубку.

— А, это ты, Стива? Чего ты звонишь, кто нужен, Макс? Да он немного не в себе. Думаю, кемарит где-то в уголке. Ах, ты за него беспокоишься… Не волнуйся, похоже, что он утихомирился. Все спокойно в доме Облонских. В доме МММ, Кржелиных, I mean. Интересная фамилия у них. Если к Марте применять, получается — кружевница. И действительно — она такая, узор ведет красивый, причудливый, идеально узлы вяжет твердой расчетливой рукой. А если к Максу применить, все кружит он и кружит, будто слепой, никак не найдет свою дорогу. Ты говоришь, у них в семье плохо?.. Никогда бы не подумал. Макс, мне кажется, бесконечно предан семье, и Марте тоже. А Марта, конечно, железный рулевой. Разводиться собираются?.. Все к этому идет, ты так думаешь? Во дела… Ну, если Макс уйдет, я за Марту не беспокоюсь. Она правильная женщина и жизнь свою устроит. Макс считает, что у нее кто-то есть?.. Вряд ли. Моя Лариска дружит с ней, она бы знала. Да и не такая она, Марта эта, чтобы бегать налево. Ну, если разойдутся, все бывает… Кстати, если уж разойдутся… Тебе, Стива, давно пора обзавестись семьей. Вот для тебя была бы прекрасная партия. Умная, рачительная хозяйка, аккуратная, ты это ценишь. К тому же — красотка, не кррркодил какой-нибудь. Ну что за шейка, что за глазки! Рассказывать, так, право, сказки! Какие ножки, а какой носок… И, верно, ангельский быть должен голосок! А кожа, вах-вах, сахарной бэлызны…

— Все бы тебе шутить да подсмеиваться, Боб. У меня Стелла есть.

— Кто это Стелла? Не та ли дантистка, к которой Лариска ходит? Ну, ты даешь, Стив! Поздравляю. Сама Стелла Пархатская! Классная тетка. Высший класс. Как у тебя с ней, серьезно?

— Знаешь, Боб, сам не могу понять. Временами все очень хорошо. Вчера круглые сутки, от утра и до утра провели в постели в ее квартире. Лямур, passion. Лежим, курим, она прижалась и говорит: «Знаешь, отчего я тебя люблю? Ты очень красивый!». Это я-то красивый. Обычная женская болтовня, а слышать приятно. Утром звонит муж. Говорит: «Сегодня прилетаю». Кто у нее муж? Знаешь, Боря, ничего об этом не могу сказать. Какой-то советский работник, наверное. При деньгах. И подолгу в разъездах. Она как вскинется: «Давай, давай, мой красавец. Нечего разлеживаться, быстренько собирайся». Я говорю: «Когда встретимся, Стеллочка?». «Не знаю, не знаю» — говорит. «Может, завтра ко мне подъедешь или вначале на вэрр-ни-сажжж, а потом ко мне?» — это я предлагаю. «Вернисаж тебе нужен, крррасавэц, как же… койка тебе нужна! Знаешь, Стива, кроме шуток, ты не звони и не надоедай, законный супруг мне во сто крат важнее». «Может, мне вообще не звонить и не приходить?». «Как хочешь, твое дело. Хоть и совсем не появляйся. Вначале научись бабло зарабатывать. Что такое бабло? Маней, манюхи, бабки, капуста». Вот ведь чертовка. И что я могу ей на это ответить?

— А я уже подумал, что у вас серьезно. Даже удивился вначале. Оказывается, вовсе нет — просто так, покувыркались и разошлись. Лариска мне о Стелле говорила не очень уважительно. Вернее, человек она хороший, но молва об ее нравах — не очень. Да ты не обижайся, что я так говорю — люди говорят, может и ошибаются. На каждый роток не накинешь платок. Послушай меня, Стива. Ты же умный, образованный, душевный, зачем тебе такие, как Стелла Пархатская? Присмотрись к Марте. Вы подходите друг другу — Лилия с Юлием…

— Хватит высмеивать меня, Боб. Марта замужем, Макс — мой друг, наш общий друг…

— Не вешай мне лапшу на уши, Стива. Будто я не знаю тебя. Ты человек современный, тебе принципы-то не особенно мешают. С виду — мягкий, пушистый, а на деле — супергибкий, отстраненный и беспринципный. Мне-то не рассказывай, у тебя свое понимание дружбы, любви, совести, тем более угрызений совести. Угрызениями себя не обременяешь. Ты человек легкий, родился под знаком Близнецов, ничего в голову не берешь. Вечный Юл, одним словом. Уж что-что, а в старомодности тебя никак не упрекнешь. Ну, хорошо, оставим эту тему, я не священник, а ты не на исповеди. Да не трепыхайся ты, не кипятись, мы тебя принимаем таким, каков ты есть. Вернемся к моему вопросу. Давай предположим, — условно, конечно, — что ты свободен, что у тебя нет Стеллы (а ее и так у тебя нет), а у Марты, предположим, нет Макса (а он, как я понял, и так ей не нужен). Ты мог бы заинтересоваться такой женщиной, как Марта? Море достоинств для будущей спутницы жизни. Ну, скажи мне, скажи, очень интересно, что ты думаешь об этом?

— Вот сам и предположи, хотел бы ты быть с Мартой?

— Не актуально. У меня и так все хорошо. От добра добра не ищут. А вот тебе стоит призадуматься…

— Ну, хорошо, постараюсь ответить максимально честно. Я, может быть, странный человек, но в женщинах неплохо разбираюсь, и для меня очень часто решающее значение имеют какие-то с виду незначительные нюансы. Вот сейчас я абстрагируюсь от конкретной ситуации, представляю себе, делаю пассы руками, и го-во-рю тебе абсолютно откровенно: на Марте — (делает паузу) — я никогда бы не женился. Все хорошо, умница, с характером, сильная, хорошенькая… Тысяча достоинств. И еще одно можно было бы наверняка найти, если покопаться. Чтобы были тысяча и одно… А что-то меня абсолютно не устроило бы.

— Да что же это? Заинтриговал…

— Талия у нее широкая…

— Совсем оборзел, талия широкая… Какая, блин, широкая, балбес? Живот плоский, подтянутый…

— А талия — ши-ро-кая, и еще кое-что, очень важное для личной жизни, не совсем так… Нет, на Марте я точно не женился бы. Никогда в жизни я с этим не смог бы примириться.

— Кое-что… Очень важное… Не совсем так… Ты, Стива, особенно-то не задавайся, мол, «мне такая, как Марта…»

— Этой проблемы вообще не существует. Обсуждаем, обсуждаем… неизвестно что, для эмоциональной, так сказать, разминки. И зачем только я дал втянуть себя в этот разговор? Ну ладно, пока, Боб, до встречи. Лариске привет.

Боб вешает трубку, направляется к прихожей. Из комнаты Макса выходит Миклухо-Маклай. Суетливо подбегает к Бобу, придерживает его за рукав. Говорит тихо, страстно и скороговорочкой, приблизив рот к уху Боба:

— Ты разговаривал сейчас по телефону. А Марта — в комнате Макса… Боб, она сняла трубку параллельного аппарата и слышала весь разговор!

— А, ерунда, Лео. Не бери в голову. Я со Стивой трепался, ничего особенного. О том, о сем. О Марте тоже говорили, мы ее очень хвалили, оба. Так что она не должна обидеться. Хотя…

Боб с Лео уходят.

Действие второе

Картина первая

Поздний вечер того же дня. Двухместное купе скорого поезда. Входят Макс и Марта. Макс заметно протрезвел. Он осматривает купе.

— Похоже, что ты одна в купе, Риточка. Ну что же, это неплохо. Никто мешать не будет. Снимай плащ. Так… Плащ на вешалку. Вот тебе шлепки, скинь туфельки. Погода ужасная… Давай я напихаю газеты в туфли, пусть просохнут, наутро уже будут сухими. Переоденешься? Пока нет? Ну ладно, поставим чемодан под сиденье. Береги документы, деньги. Приедешь, устроишься — дай телеграмму. Ни о чем не беспокойся. За Маринкой прослежу, в доме все будет в порядке. Встречу, когда вернешься. Отдыхай, ни о чем не думай. Вот уже объявляют: «Провожающих просим покинуть…» Сейчас ту-ту-у… Ну, целую тебя…

Выходит. Поезд отправляется.

Картина вторая

То же купе через десять минут. За окном темно-синяя ночь, в купе чуть горит ночничок. Марта света не зажигает, сидит неподвижно в той же позе, что и раньше. Беспрерывно курит. В пепельнице — недокуренные, погашенные окурки. Входит мужчина в дорожной одежде, лица не разглядеть. В руке чемодан. За спиной рюкзак.

— Вот мы, наконец, и одни, Марта. Я приехал пораньше, показал билет проводнице, а сам — в тамбур. Дождался, пока поезд отойдет, и вот я здесь. Пришлось взять рюкзак. Ласты, маска с трубкой, линь для ныряния, подводный бокс для фотоаппарата. Ух, наныряюсь всласть! Мне сказали, где в Коктебеле отмель, на которой затонула греческая трирема, может, и галера, там, на дне — амфор видимо-невидимо.

Укладывает рюкзак на верхнюю полку. Переодевается, путь-то не короткий — мягкие тапки, темно-синие треники, фиолетовая футболка. Достает коньяк, батон за 13 копеек, масло, колбасу с чернильной надписью на шкурке: «Докторская», артикул, потом неясная надпись, заканчивающаяся «под управлением А.И. Микояна». Куда ж без Анастаса Ивановича? Аккуратно раскладывает на столе эти лучшие образцы советского продуктового ассортимента. Смотрит, ровно ли сложил. Удостоверившись, что все ровно, достает складной ножик, салфетки.

В купе заглядывает проводница:

— У вас все в порядке?

— Да, да, спасибо. Чай пока не надо, попозже. Перекусим, отметим отправление в теплые края. Коктебель, Коктебель, чудный край. Моя родина, моя любовь, край моей мечты. Райский уголок. Испортил немного настроение разговор с твоим мужем, ну никак я этого не ожидал. К сожалению, я, видимо, не сумел успокоить его в должной мере, не смог развеять его сомнения. Как ты думаешь, Лили?

— Лили — это что-то новенькое… Я всегда восхищалась тобой, Стива, — произнесла, наконец, Марта. — И на этот раз ты опять был великолепен. Что-что, а «дружить» ты умеешь, и с Максом, и со мной, и с Бобом, и к его Лариске под юбку пытался залезть, да не получилось. С Валей тоже «дружил» бы, будь она посимпатичней, и с Хачатуром, мужем Стеллы… Не юли, я все знаю, он — твой школьный друг, не разлей вода. Кстати, это я вчера Стелле звонила, вовсе не Хачатур, сказала, что ты намылился со мной в Крым.

Пауза.

— Ищешь, где обломится на дармовщинку, любитель полакомиться втихаря за чужим столом… Интересно, Стива, какое же еще укромное такое местечко, кроме талии, у меня настолько хуже, чем у всеобщей подстилки Стеллочки Пархатской? Настолько хуже, что ты с этим НИКОГДА В ЖИЗНИ не смог бы примириться…

Немая сцена. Стива хочет сказать: «Грубо, Марта, грубо и неинтеллигентно…», но слова застревают в горле. Откашливается, закуривает. «Им обеим нужен на самом деле хамоватый, нахрапистый мужик с деньгами. Одна уже нашла такого, другая — еще нет». Марта словно читает его мысли, она думает о том же.

Стива не допущен… Ни до разговора, ни до чего другого.

Картина третья

То же купе. Поезд прибывает в Крым. Крым на месте.

— Что притих, Стива? Дело сделано… Поздно пить боржоми. Бери чемодан, и свой тоже бери, пошли… Или забыл, зачем приехал, любовничек?

Картина четвертая

Марта одна в купе, спит, облокотившись на стол и положив голову на руки. Просыпается… Сколько сейчас времени? Час уже, как поезд в пути. Что это мне вдруг Стива приснился? Наверное, я к нему еще неровно дышу… Может, задело его высказывание обо мне? Или то, что он Стелку посещает? Что вспоминать об этом? — проскочили станцию, обратного хода нет. Просился, хотел и сейчас со мной поехать…

В двери появляется Хачатур.

— Выходыл покурить. Нэ хотэл беспокоыть тебя, Марточка. Ты устала, день непростой выдался. Да и у меня тоже. Вначале — Стелла… Потом, по дороге к вокзалу встрэтыл Стиву, как бы случайно… Как же, случайно… Полчаса заговаривал ему зубы, водыл кругами, чтобы нэ догадался…

Картина пятая

Марта одна в купе. Хачатур опять вышел курить. Марта размышляет.

«Все считают меня неважной женщиной. Одни — распущенной, другие — корыстной. А что я должна делать, как я должна поступить?

С Максом мы поженились, нам было по 19. Я ни в чем не разбиралась. Что он за мужчина? Всю жизнь сопли ему подтирать? Он хороший, но не мужик. Мне не нужен подкаблучник.

Стива — умный, тонкий, образованный, ироничный. Но он — центр Вселенной. Только о себе думает. Даже во время близости. Таблетки не принимай, это вредно. Что принимай, что не принимай — все равно доверия нет. Презерватив — это ему не надо, он, блин, удовольствия не получает. А вот выплеснуть мне на ягодицы — это пожалуйста. Получила я свое, не получила — это его не интересует. Иди, подмывайся, по спине течет, а еще думай, чтобы туда не попало.

А Хачатур… Зверь и только. Он считает себя лучше всех. А ему только бы сильнее да быстрее. Ничего в любви не понимает. Вряд ли я захочу еще быть с ним. А поездку пусть оплачивает. Сам вызвался. Пусть и почитает за счастье провести со мной несколько дней.

Никто из них ничего не может дать женщине. Себе, только себе. Не только в смысле близости. Вообще, по жизни. И в смысле близости тоже. Кажется, один только Боб меня ценит и понимает. Он — сильный, умный, ответственный. Да еще и красавец какой! Жаль, что на меня ноль внимания. Не по зубам он мне. Да и Лариске, наверное, тоже. Что мне-то делать? Ну, ничего. Я своего Боба еще дождусь. А пока я и так неплохо живу. Пока мне и со Стеллой неплохо».

Занавес

 

Оригинал публикации на сайте издания: ros-kolokol.ru.

Поделиться прочитанным в социальных сетях: