Послания из прошлого

Здравствуйте, мои дорогие!

Вы все давно уехали на Сириус, кто-то – на Альфа Центавра, кто-то в другие галактики.

Вы пишите мне и таким, как я, тем, кто остался на Земле, шлёте послания через Связного, а он аккуратно доставляет их мне и таким, как я. Конечно, если бы эти послания доставлялись обычным способом по каналам, работающим со скоростью света, мы узнавали бы о жизни друг друга с огромным опозданием. Но, вы знаете, Связной использует туннельные переходы, червоточины в пространственно-временной решётке, поэтому послания приходят к нам почти сразу, почти без задержки. Но эти «почти» тоже занимают десятки, сотни, а иногда и тысячи лет. И мы читаем письма друг друга всё равно с большой задержкой.

Как же долго я не видел Вас, не писал, да и ваши письма тоже давно не получал.

Простите меня. Простите, как вы всегда прощали меня, которого вы любите так же, как я вас. Где бы я ни был, что бы я ни делал, я всегда помню и люблю вас так же, как и прежде. И когда мне хорошо, я мысленно делюсь с вами своей радостью, а трудно – я советуюсь с вами, смотрю на себя вашими благородными, прекрасными глазами, и тогда я чувствую – не могу, не должен ошибиться, за все свои дела я отвечаю перед вами.

Пишу вам вновь, мои родные, близкие, не беспокойтесь обо мне – я жив, я такой же как и раньше, и с каждым днём я люблю вас всё сильней.

Что я делал всё это время? Утром, как обычно, прыгаю через пропасти, швыряю скалы. Разве вы не читали обо мне? Я недавно летал на Луну, нашёл формулу РНК и сделал пересадку сердца одному несчастному. Разве в Эрмитаже не висят мои «Возвращение блудного сына» и «Портрет актрисы»? А вы читали «Крейцерову сонату» и «Рамаяну»? Это для вас. И ещё многое я должен сделать, чтобы не краснеть от стыда при встрече с вами. Но придёт время, и мы почувствуем, что не можем больше быть врозь и соберёмся. Будем смотреть друг на друга, наши глаза будут сиять. Обнимемся. Каждый из нас скажет: «Ну, слава богу, всё плохое позади, мы вместе». Это будет.

Простите за всё, ваш Землянин.

 
* * *

Я свободен. Я не представлял, что это такое. Знаете, какое моё счастье? – я смеюсь и плачу, и щёки у меня – мокрые от слёз.

Буду писать вам о прошлом. О том, как мы все оставшиеся на Земле, жили раньше.

Однажды я сидел в Екатерининском садике и ждал своего друга, не буду называть его имени – это неважно. Там тяжёлые скамейки вокруг большого шишковатого железного памятника, пристойные клумбы и праздная публика, греющаяся под лучами осеннего солнца. Этих праздных много, много и голубей, и, пожалуй, к середине дня стало тесновато на этом популярном пятачке.

Когда подслеповатая старушка в ботинках с распущенными шнурками бросила своим «гулям» очередную горсть хлебных крошек, из-за пухлой железной Екатерины, описав полукруг, вылетел и хлопотливо завершил посадку новый сизарь. Когда он оказался на земле рядом со своей роднёй, я почувствовал лёгкое подташнивание и холодок, пробежавший по спине.

Голубь размером с крупного петуха, переваливаясь на мощных лапах, врезался в самую гущу голубиного стада и, едва опробовав хлебных крошек, тут же бросился отгонять соседей. После нескольких могучих ударов новичка стая взвилась в воздух, оставив на песке два трупика с пробитыми черепами и вытекшими глазами. Новичок тоже взлетел и некоторое время сопровождал стаю, невинно поклёвывая соседей, отчего те переворачивались в воздухе и падали замертво. Сочтя миссию устрашения частично исполненной, он вернулся на землю и поспешно собрал клювиком все оставшиеся крошки.

Подслеповатая старушка, добровольный голубиный шеф-повар, не поняв, что произошло, стала с воплями «гуля-гуля-гуля-гуля» и причитаниями типа «кушай-кушай-кушай-кушай» подбрасывать ему хлебушек, отщипывая кусочки от буханки. Съев очередную пригоршню хлеба, гость быстро осмотрел бабку и, оценив ситуацию, взлетел и вырвал у неё из рук остаток буханки. Оттащив её подальше – на клумбу с большими красными цветами, он устроил там пиршество, в мгновение ока разорвал и проглотил хлеб и вернулся к своей ветхозаветной бабке, оставив вытоптанной поляну, покрытую раздавленными мясистыми стеблями и лепестками цветов.

Так как новый осмотр бабки ничего не дал, «голубок» принялся за её ботинок и, причём так рьяно, что носок ботинка мгновенно исчез, и бабка с воплями помчалась в сторону Александрийского театра, вызывая восторг и шумное одобрение прыщавых балбесов, постоянно обретавшихся в этом садике, и женщин инстинктивного поведения, фланирующих в поисках какой-никакой клиентуры.

Откуда-то появились ещё четыре аномальных голубя, видимо, приятели нашего хулигана, и принялись за клумбу, в течение нескольких минут съев и растоптав её содержимое. Никого из отдыхавших на скамейках не удивили размеры голубей, но поведение их, конечно, было замечено и возмутило многих, особенно пожилых. Убелённые сединами указывали на них палками и зонтиками и громко осуждали, увязывая это почему-то со своими былыми заслугами.

Мне трудно вспоминать об этом времени, но я должен написать вам, чтобы исповедью облегчить душу.

Над головой кричащего господина появился комар величиной с мой портфель. Его, видимо, привлекло сильное тепловое излучение головы праведника. Комар покружил над его лысиной и мирно присел. Пока он приводил себя в порядок, я смог его разглядеть. Туловище и конечности насекомого были покрыты длинными, редкими волосками в желтоватых росинках ядовитых испарений. Комар был настроен весьма миролюбиво, но, так как праведник не унимался, бешено тряс головой и размахивал руками, животное неожиданно заинтересовалось тем, на чём оно сидело, и, любопытно покручивая головой, как воробей перед тем, как клюнуть семечко, стало почёсывать лапками своё гигантское, толщиной с карандаш, острое жало. Потом деловито усевшись, тщательно нацелилось жалом на середину блестящей, круглой лысины, напоминая при этом бурильную установку, и стало медленно вводить жало в голову. Брызнула кровь, и жуткий вой пенсионера наполнил садик. Зрители с любопытством наблюдали ещё одну убегающую за занавес фигуру, а испуганное насекомое обиженно заметалось между листьями деревьев.

Что бы это могло значить? – размышлял я по пути домой. Соседи по общественному транспорту рассказывали в это время друг другу о том, что в связи с необыкновенной солнечной активностью появилось множество мутантов – животных огромного размера.

Позже я узнал, что в метро развелись гигантские неуловимые пауки, которые выскакивали из туннеля, рассматривали толпы суетящихся людей, переглядывались, показывали что-то друг другу мохнатыми лапами и дико хохотали. При попытке поймать их с поезда уносились по потолку и стенам – с воем и хохотом – и исчезали в бесконечно разветвляющихся тоннелях метрополитена. Стены туннелей и станций ещё долгое время реверберировали после их криков и многократным эхом отдавали назад рокот и гудение неуловимого паучиного племени.

Пауки выглядели весёлыми. Где они жили и чем питались – неизвестно, но они производили впечатление счастливых животных. Однажды рано утром группа работников метро застала семью гигантских пауков, пестующих своих малышей. Взрослые пауки тут же собрали свои сети, спрятались в туннель и начали с восторгом рассматривать пришедших, а их маленькие детки покатывались от смеха, из их глаз текли слёзы, а некоторые из малышей описались.

Наибольший интерес у пауков вызывали столпотворения в часы пик. Они следили за толпами, атакующими вагоны метро, – так, как следят за спортивными состязаниями. Кричали, улюлюкали, вращали трещотки и, засунув когти передних лап в морщинистые рты, издавали пронзительный свист. Интерес их к работе метрополитена в эти часы был огромен. Иногда они залезали на поезда, в окнах появлялись их мохнатые лапы, а потом и счастливые хохочущие рожи. Пауки облепляли буквально все потолки, светильники, люстры, стены и колонны и расходились только тогда, когда в поездах становилось свободно. Часть из них уходила своим ходом явно нехотя, часть – плюхалась на крыши поездов и разъезжалась по им одним только ведомым маршрутам.

Большой интерес вызывали у пауков также и пьяные. Животные устраивали хоровод вокруг захмелевшего гуляки, горланили и кружили его, одобрительно кричали при каждом его падении. Любимым их развлечением было снять штаны с мертвецки пьяного и положить его, полуголого, спать на собственную одежду.

В газетах того времени писали об удивительных случаях мутации. Западная публика была, по-видимому, заинтригована и скандализирована.

Из Лох-Несса, наконец, вышло давно разыскиваемое чудовище с многочисленным потомством. Экзотическое семейство расположилось загорать на самом фешенебельном пляже, помяв и раскидав его лёгкие постройки, открыло солнцу свои бледные животы и принялось истерически хохотать и плакать. Записи их голосов, сделанные отважными журналистами, разошлись миллионными тиражами и завоевали дискотеки того времени.

В жарких странах появились полупудовые жуки, летающие с воем и скоростью ракетных снарядов и разбивающие по своей глупости окна и глиняные стены. Неугомонные мальчишки разыскивали ползающих жуков, переворачивали их палками и избивали, ломая хитиновые ножки и надкрылья. На новой пище процветали крупные пернатые, волки, шакалы и другая неприхотливая лесная братия.

Вновь откуда-то появились исчезнувшие было могучие красные волки. Сообщалось, что ожидается миграция на север африканских слонов и буйволов, среди которых появились большие семьи волосатых животных с сильно развитыми бивнями, а также волосатых быков, напоминающих бизонов внешностью, но далеко не нравом – резвых, буйных и агрессивных.

Из Японии и Китая приходили сказочные сообщения, воскрешающие древний фольклор об огненной мыши – диковинном звере, величиной с телёнка, живущем в огне и горячих озёрах кратеров, с температурой тела, по предположению восточных учёных, около восьмидесяти градусов и необыкновенно красивой красно-синей длинной шерстью, которую можно чистить огненной струёй. Зверь этот обладал якобы необыкновенной подвижностью и был практически неуязвим для самых грозных представителей фауны этих стран.

Отечественные газеты давали осторожные комментарии этих событий, подчёркивая недостоверный и преувеличенный характер большинства зарубежных сообщений. Учёные призывали осторожно и вдумчиво изучать отдельные факты. Полемические страницы «Литературной газеты» будоражили публику названиями «Взрыв природы», «Бунт животных», «Цивилизации придётся потесниться». Картина необычных изменений природы сравнивалась с нашествием варваров на Рим. Всё чаще стали появляться картины с изображением львов, отдыхающих между античными колоннами.

Несмотря на призывы к спокойствию и уверения печати о том, что ничего существенно нового не происходит, в нашей северной столице любой горожанин мог наблюдать необычные изменения. Откуда-то на улицах стали появляться большие стаи беспризорных животных, в основном собак, в обществе которых почему-то часто встречались и группы кошек, занимавших, видимо, определённое место в этих семьях. В стаях было много очень крупных особей, особенно поражали величиной коты. Стаи вели себя необычно. Несмотря на естественную осторожность беспризорных животных, в их поведении было что-то принципиально новое. Они зорко и осмысленно осматривали окружающих, двигались стремительно и напоминали хорошо организованный военный отряд, неожиданно появляющийся и так же быстро исчезающий. Вскоре выяснился и способ их существования – разбойные нападения на магазины, продовольственные базы и склады, как бы заранее подготовленные, дерзкие и молниеносные. Они кстати стали главными врагами голубей, о которых я вам писал. Отдыхали они в пригородах и на обширных пустырях районов новостроек. Обыватель спокойно относился к этим нашествиям, ощущая, видимо, свою безопасность. Бродяги не нападали на горожан. Бывали случаи, когда они останавливали и окружали одиночных прохожих, – это случалось, как правило, поздно ночью при жирном свете фонарей – обнюхивали и осматривали, без особого впрочем интереса, и, поочерёдно побрызгав на объект своего изучения, уходили. Если в стае были кошки, то последние проявляли меньше заинтересованности в обследовании подвернувшейся под руки – под лапы? – человеческой особи и предпочитали держаться в стороне. Поведение животных было настолько спокойным, что не вызывало страха и раздражения и лишь в некоторых случаях становилось причиной недолгого удивления с примесью лёгкого конфуза случайных свидетелей.

На палисадниках в отдельных частях города выросла удивительная трава с жёсткими как иглы дикобраза стеблями. Трава росла буйно и беспокойно, вытесняя другие чахлые виды растительности, выдавливая вверх деревья, вспучивая и разрыхляя асфальт, протыкая покрышки автомобильных шин и парализуя транспорт во многих районах.

На Лесном проспекте неожиданно сломалось пополам здание очень солидной конторы, образовав гигантские трещины, подрывающие деятельность важнейших служб, занятых противодействием и борьбой с утечкой информации. Перелом произошёл вследствие поднятия центральной части фасада здания из-за вспучивания почвы под фундаментом. При вскрытии фундамента под ним было обнаружено семейство необычных, до метра в диаметре, очень прочных грибов. Грибницу уничтожить не удалось, и здание, готовое превратиться в руины, пришлось бросить. Какой-то человек под покровом ночи тайно откопал один гриб, в рюкзаке принёс домой, отрезал кусок, пожарил его и, употребив с водочкой, нашёл его вкус недурственным. По прошествии некоторого времени после потребления грибного продукта с этим человеком случились большие изменения. Он стал задумчив, медлителен, почти не реагировал на окружающих и впал в какую-то неподвижную окаменелость. Что бы ни спрашивали, от него не могли добиться никакого ответа, а, если просили подписать какую-нибудь бумагу и всовывали ему в пальцы ручку, он столь медленно вёл свою подпись, что дождаться окончания написания больше одной-двух букв никто не мог. На лице его застыло выражение постоянного одеревеневшего удивления. Когда подписанную бумагу и ручку убирали, он долго смотрел на свою руку, пытаясь сообразить, что же случилось и куда всё это подевалось. Видимо, время для него с каждым днём шло всё медленней и медленней, пока и вовсе не остановилось, окружающих он теперь совсем не замечал, и, наверное, ему суждено было увидеть далёкие грядущие века, явив собой пример чрезвычайно поучительный и возможно даже полезный, если б им заинтересовались и взяли его под охрану отцы города и медицинские ведомства. Но это был столь мелкий эпизод на фоне всего происходящего, что им вообще никто не заинтересовался.

А изменения и новости поступали со всех сторон.

Какой-то гигантский вьюн обвил телевышку, и передачи прекратились. Бригада верхолазов, вознамерившихся очистить вышку от зловредного растения, была опутана щупальцами и съедена его хищными цветами. Вьюн развивался и превратил башню в гигантский зелёный кокон, башня рухнула, телестудия была ликвидирована, а штат упразднён.

По неизвестным причинам была прервана радиосвязь, а газеты с привычно убогими сообщениями стали приходить с большими перебоями. По дорогам вместе с машинами перемещались большие стада и стаи животных: антилопы, гепарды, собаки. Они двигались быстро, сосредоточенно и по-деловому. При заторах и на перекрёстках обходили автомашины или, пользуясь своей маневренностью, перебирались через кузова, кабины и капоты. Звери не трогали людей, но и не позволяли фамильярничать с собой. Их образ жизни и цели миграций оставались загадкой.

Нельзя сказать, что жизнь стала разрушаться. В эти годы были особенно хорошие урожаи овощей, фруктов, повысилось качество молочных, хлебных и других продуктов. В изобилии родился лён и хлопок. Уменьшилось только количество мяса. Животные покидали пастбища, уходили в глухие места, и собаки, возможно, помогали им в этом. Козлы – забойщики саботировали свою подлую деятельность на мясокомбинатах, и забой животных стал довольно проблемным.

Похоже было на то, что мать-природа развернула планомерную и обширную деятельность по пересмотру того, какие свои милости оставить человеку, какие – отобрать. Домашние животные по-прежнему сохраняли лояльность к своим хозяевам, но, судя по всему, год от года возрастало их критическое отношение к своим владельцам, и, видимо, у животных появилась своя, достаточно серьёзная жизнь. Они собирались на молчаливые сходки, долго сидели и, возможно, о чём-то мысленно разговаривали, после чего расходились с большим удовлетворением от всего происшедшего. Дворовые собаки перестали лаять на прохожих и гоняться за машинами и мотоциклами.

Известен эпизод, случившийся в одном из черноморских городов и наблюдавшийся многими его жителями, отдыхавшими в это время на вечерних пляжах. Большая стая собак выплыла на гряду удалённых от берега скал, вблизи которых их поджидала группа дельфинов. Животные долго рассматривали друг друга. Собаки возбуждённо повизгивали и слушали тихий свист дельфинов. Неизвестно, о чём они могли договариваться, однако в Чёрном море стали наблюдаться случаи, когда дельфины уводили плотные косяки рыбы прямо из-под носа рыбаков.

В течение недели проросли и зацвели шпалы вдоль всей линии Октябрьской железной дороги. Поезда остановились. Обсуждался вопрос, что легче – очистить бойкие шпалы, уже пустившие корни, или полностью их заменить. Были опасения, что будет, если то же произойдёт и на других линиях. К счастью, многие необычные явления, проявившиеся в те годы, носили скорее локальный характер.

В морях, реках, в воздухе и на земле происходило что-то важное. Люди впервые почувствовали себя не самыми главными, не у дел, что-то очень серьёзное решалось без их участия. Чистые и сильные духом собирались и уходили из городов и деревень. Никто не знал, какая судьба их ждёт. Малодушные жили в привычном ритме, закрывали на всё глаза и заглушали чувство обездоленности привычными способами.

В то время я жил как во сне. Мне часто казалось, что всё это видения, миражи, и можно управлять ими по собственному желанию. Однажды, когда было особенно грустно, в ярко-голубом небе я увидел ослепительно белого лебедя. Он медленно плыл, взмахивая крыльями и перебирая четырьмя громадными пушистыми белыми львиными лапами; наблюдая его, я одновременно ощущал, что он – это я, и дух захватывало от высоты.

Обычно близорукий, я будто бы прозрел, незамысловатые городские перспективы виделись с необычной ясностью и своей неестественной яркостью напоминали журнальные фотографии. Воздух словно выкачали, и штукатурка удалённых зданий различалась так же чётко, как складки кожи на собственных руках.

Мимо прошёл автобус, громыхнув на ухабе и выпустив жёлтое облако. На асфальте осел влажный, ядовитый след от его выхлопа. Улицы были пусты. Город вымер, не было – ни людей, ни животных, ни машин. Тишину нарушало только шуршание одинокого удаляющегося автобуса.

Неподалёку от большой площади я встретил первого прохожего – калеку, бодро прыгающего на костылях. Меня поразило его лицо. Это было лицо знакомого, но изменившееся таким образом, что эти изменения невозможно было почувствовать, и в то же время определённо ощущалось, что это лицо другого человека. По спине пробежали мурашки – казалось, что кто-то чужой надел на себя маску лица знакомого мне человека. Я остановился перед калекой, намереваясь спросить, что с ним случилось и куда подевались его ноги. Тот, чувствуя моё замешательство, угрюмо осмотрел меня и, насмешливо бросив: «что? на кого-то похож?», уверенно застучал костылями и двинулся дальше.

С площади доносился топот толпы. Все спешили куда-то с напряжёнными лицами. Дети, взрослые и старики… Наталкивались друг на друга, бежали в разных направлениях. Потоки людей наводнили всю площадь, и отдельные попавшие туда автомобили, брошенные своими хозяевами, помятые, с выбитыми стёклами, захлёстываемые ползущими, бегущими, переползающими через них существами, теряющими уже человеческий облик, напоминали трупы больших животных, плавающие в пене и сутолоке морских волн. Люди с размаху налетали на стены, давили водосточные трубы, разбивали витрины и собственные носы и лбы, с плачем и стонами опускались на землю. Окна домов, выходящие на площадь, были открыты, у окон сидели люди, миролюбиво разглядывая и неторопливо обсуждая разворачивающиеся события.

Несколько человек подбежало ко мне.

Что уставился, наглец? Вынюхиваешь, хочешь подвести всех нас под монастырь? Я знаю его – он всегда лезет без очереди. Это, наверное, он вчера избивал старика… Что уставился – думаешь, тебя кто-нибудь боится? Он всегда нас преследует и шпионит за нами… Он соблазнил дочь моего соседа, ей всего шестнадцать лет, а он отказался жениться.

Они наступали, размахивали руками.

Ты из тех, кто всегда недоволен, тебе всегда всего мало, тебе подай и то, и это. А сам живёшь припеваючи… за наш счёт… Ему всех нужно обойти и пролезть первым. С этим человеком нужно быть поосторожней… Он не понимает, что мы его друзья и желаем ему добра, а если б он попал в другие руки, к тем, кто не знает, что такое человечность и порядочность… Да, с этими людьми нельзя иметь дело…

Дети, стоящие в толпе, смотрели на меня с любопытством, один подошёл поближе, погладил меня по руке: «не расстраивайся, дяденька, я знаю, что ты хороший», потом нагнулся, поднял кусок кирпича и свирепо бросил в меня, целя в голову. Камень врезался в стену и отскочил, больно ударив по ноге. Всю дорогу домой за мной кто-нибудь шёл, как бы проверяя, не наделаю ли я каких-нибудь безобразий.

Я долго не мог уснуть, за окнами гудели разговоры, подходили и уходили группы людей и раздражённо обсуждали моё поведение, недовольно поглядывая в сторону моего дома. Когда кто-нибудь, особенно возбуждённый, требовал, чтобы я вышел, что он хочет поговорить со мной, его удерживали, уговаривали, это-де совершенно бесполезно, и «он», то есть я, всё равно ничего не поймёт.

Что я чувствовал в это время? Я думал о том, что виноват перед ними всеми, и каждый из них лучше меня, но осуждают они меня не за то, в чём действительно моя вина, и осуждают несправедливо. У меня горела голова от стыда за себя и за них, билось сердце, отдаваясь стуком в ушах, и я не мог представить, как и когда кончится это мучение.

Мог ли я тогда предположить, что тучи рассеются и солнце заполнит всю мою жизнь? Я и сейчас не знаю, как это могло произойти, куда исчезли эти множащиеся цепи страданий и кто искупил вину мою и многих других. Но я знаю, что однажды наступило утро моего пробуждения, и я увидел… Увидел, что все стали свободны.

Простите за всё, ваш Землянин.

 
* * *

И опять я утром иду по городу.

Никого. На тротуары и мостовые нанесло песку… Отдельные дома стоят «по пояс» в барханах. Та же прозрачность воздуха. По пути к центру встречаются фыркающие и шуршащие машины, деловито и без помощи людей отрывающие полузасыпанные дома. Видимо, в этом городе уже мало кто живёт. Несмотря на пустынность пейзажа, город не кажется заброшенным, на всём лежит печать чьей-то далёкой заботы и любовной аккуратности. Улицы, полностью очищенные от песка, – есть и такие – блестят чистыми окнами и умытым асфальтом. Знаменитый собор Бартоломео Растрелли издали поражает завершённостью замысла: рядом с летящими куполами взвилась к небесам стремительная колокольня, постройку которой в своё время так и не удалось осуществить великому зодчему. Нашлись бережные руки, вложившие дерзкие мечты предков в современные конструктивы.

Лихо подкатил пустой, проветренный троллейбус, повёз меня по новым мостам и проспектам, со свистом – через проезд под Невой, под летящим собором, мимо железнодорожных платформ – пригородных пересадок с метро на курортные поезда, мимо прежних раздумий, разговоров, мимо нового, того, что уже знал раньше и теперь уже не удивляющего. Знакомства с хмурыми, широкоплечими коротышками и пятиметровыми весёлыми гигантами, одним движением руки легко переворачивающими тракторы и экскаваторы.

Все мои друзья за прошедшие сотни лет перекочевали на Чёрное и Средиземное моря; там теплее, там ласковое солнце и солёное море. На берегу моря они вспоминают свои прошлые жизни, очень давние, в рыбьих образах, на дне, среди водорослей, забытые жизни, постепенно растворившиеся в тёплой лимфе планеты. Измученная земля, оставленная неблагодарным племенем людей, заросла дикими лесами; на перекрёстках редких дорог теперь шатаются стада диких зверей, пьяных от сознания своей причастности к разумной жизни. В сохранившиеся крупные города приходят провинциальные газеты из звериных посёлков «Волчий сын», «Медвежий угол», «Зубр»… Наивным письмом плетутся истории и легенды зарождающихся новейших культур и цивилизаций проснувшегося от спячки животного царства. Разгораются словесные бои, выясняющие правду – «нам нужна правда, одна только правда» – о возможности вегетарианства у хищников и безнравственности животноводства, о животно-ориентированном дизайне, о философиях леса, противостоящих человеческим философиям Востока и Запада. Природа проснулась, и человек снова занял в ней лишь некоторой важности место, не слишком маленькое, но и не особо выдающееся – ровно такое, какого он достоин на самом деле.

Чувствую, что наша встреча состоится уже совсем скоро.

Любящий вас, ваш Землянин.

 

Оригинал публикации на сайте издания: litrossia.ru.

Размещено на сайте 02.10.2016 в 07:41 в рубрике Публикации.