Цвета времени

Течение жизни

Константин, высокий, элегантный мужчина, авторитетный предприниматель, как говорили в те годы, лёгкой походкой зашёл в ресторан «Тихая жизнь», что напротив круглой башни милицейского общежития, «Тихая жизнь» – странное название для ревущих девяностых… В этом ресторане часто назначались встречи с важными людьми, за «дружеским» обедом решались большие дела.

Костю ждали важняки – замгубернатора областного центра N, бледный человечек с непроницаемым лицом, и шустрый, бурно жестикулирующий олигарх. Оба – крошечные, почти лысые, хоть и молодые, один – белёсый, молчаливый, другой – черноволосый, не в меру говорлив. Власть и бизнес. Такие разные… С виду. На самом деле – всегда вместе, не разлей вода. На самом деле – одно и то же. Две ипостаси одного. Раньше это называли – руководящая и направляющая… А сейчас? Трудно подобрать слово – элита, верхушка, избранные, сливки общества, суперэлита, истеблишмент, соль земли – ничего не подходит в точности, но понять можно – накипь такая, всплыла самозванно, прибрала к рукам рычаги общества, закрыла поры, перекрыла всем кислород, важняки, одним словом. Разные, очень разные, могут быть в конфликте, могут душить, убивать друг друга, если потребуется, если обстоятельства так сложатся, если карта ляжет… Без злобы, без ненависти, – просто «бизнес», ничего личного, что тут объяснять? Потому что хорошо понимают друг друга, даже симпатизируют, потому что социально близкие… Одному делу служат… Какому делу-то? Кому служат? – народу, наверное, стране, так говорят во всяком случае…

Тихий разговор в мрачном, затемнённом интерьере.

Кроили, перекраивали собственность… Говорили о телевизионных компаниях. Без Кости в этом деле – ну никак не обойтись. Костя «держал» всё телевидение города. Не владел – именно «держал». Без него нельзя «перекраивать», тем более, – деньги вытаскивать, это главное, реклама в девяностые держалась на наличке. Идеология и вещание – Константин в это не вмешивался, важнякам интересно – пусть занимаются. Власти, формальные и неформальные, «предержащие» и финансовые, уважали Константина. Помимо телевидения, он контролировал рынок ритуальных услуг, был «смотрящим» по городу N от московских «дедов», имел «своих» чиновников в городской администрации и законодательном собрании; говорят – об этом, правда, шёпотом – крышевал самого губернатора. Уважали. Не так, чтобы очень… Но считаться приходилось. На данном историческом этапе.

С Костей приятно иметь дело. Вежливый, корректный, одет с иголочки, ногти – всегда в порядке, чёрные волосы и небольшие усики аккуратно подстрижены. Этакий рыцарь удачи, элита джентльменов с большой дороги, мушкетёр сходняков, стрелок, наездов, разборов по распоняткам, связующее звено между блатными королями и разночинными братками без понятий. Природное умение «залечить тему» (блат. убедить), навыки и умение «держать базар», стремление снять проблемы без кровавых разборок. Для Константина важней всего принцип, – важнее денег, влияния, власти – мушкетёрская честь и красивый жест… Рассказывают, что однажды, после долгих и бесполезных «тёрок» с упрямым пацаном из конкурирующей группировки он сказал: «Ну что, мазы (блат. поддержки братков) не будет? Тогда так… Видишь лес? Берём стволы, идём туда, ты и я, кто вернётся, тот и прав». Смелый ход и идея красивая. Понтить тоже надо уметь. Такой вот хитроумный идальго из города N, безупречный Дон-Кихот в море мутной братвы. Для замгубернатора и олигарха Константин – всё равно, чужой человек; что им делать? Ребята они не брезгливые, надо же «экономику» двигать…

Важняки задержались в ресторане после ухода Константина. Может, зря мы всё это затеяли с ним? На днях губернатора сменят, решение-то уже подготовлено. Кто придёт? – знаю его, мужик неплохой. Рекомендовали? Рекомендовали – те, что надо, те и рекомендовали. Новенькому сейчас правильного человека подберут. Не пойдёт же тот под чужую крышу, зачем подставляться? Какого человека? – такого, чтобы наследил уже изрядно, чтобы зацепки были, чтоб убрать можно было на раз, если потребуется… Похоже, впустую потратили мы с тобой время с этим усатеньким. Да нет, может и не зря, было бы неумно и легкомысленно… Недооценивать… Крыша всё-таки… Крыша – не крыша, не нашего ума дело… там всё и определят. Может, уже определили…

Звериным своим чутьём Константин почувствовал – что-то здесь не так, по спине пробежал предательский холодок. Обсуждать-то обсуждали, даже договорились о чём-то, да будто не всерьёз. Так, чтобы галочку поставить. Навёл справки у нужных людей и отправился к «своим». «Бригадиров» нашёл в бане. Кого-то в купели с голыми тёлками, кого-то – у стола, тоже с тёлками, полуголыми. Стол ломился от водки и закуски. Всё как в тумане, свет притушен. Бело-розовые качки уже лыка не вяжут – неплохо видно погуляли.

«Разве можно на таких положиться? – с тоской думал Константин. – Сколько знаю – всё у них одно и то же. Водка, бабы, чтобы помясистей да потолще… бои без правил, зелени побольше, Тахо и дом понтовый, чтобы поближе к даче губера – вот предел их мечтаний».

Тоска сменилась раздражением. «Как были фуфелами, кидалами на авторынке… «Выросли» аж до рэкетиров, ух ты, ах ты… И теперь – то же самое. Их потолок. С гопоты что возьмёшь? Суета сует, а остальное? – всё суета. Пора бы, наверное, тебе, Константин, душой к богу повернуться».

– Пацаны, найдите «Кувалду», надо перетереть кое-что без свидетелей.

Приволокли Савелия, кличку «Кувалда» он получил за могучее телосложение и несоразмерно большую голову, – глаза навыкате, сам – в полубезумном состоянии, с трудом удалось привести его в чувство.

– Очнись, Савелий. Ситуация непростая, будет новый губер, чья креатура – не знаю. Да что я тебе говорю? – креатура… Чего глазами хлопаешь, пиндос, тебе бы только тёлок натягивать и водку жрать… Слушай сюда. В Москву еду – с «Дедом» советоваться. Будешь пока смотрящим… Оставляю пакет на хранение, лимон зелёными.

Прошло несколько дней. «Ниссан» цвета мокрого асфальта тихими московскими улочками пробирался в сторону аэропорта. В автомобиле, помимо водителя, – Константин с подругой и охранником. Непонятно, почему осторожный Константин в этот раз был не на бронированном автомобиле… Депрессняк, потеря бдительности? Возможно, не хотел привлекать внимания. Константин сам себя пытается уговорить, что всё в порядке.

– «Дед» уверяет: у него всё схвачено. Новенького знает, поговорил уже с ним, с людьми, которые его протолкнули – тоже. Непростые, конечно, люди. Новенький, как заступит, будет работать со всеми, меня не тронет. Даёт блин гарантии. А ещё – останусь положенцем и смотрящим при «дедах». Думал, «Дед» – слабак, даром что коронованный. А он, смотри ты… Мои-то не кинут, «Кувалда», хоть и бычара тупой, но не сдаст. Кишка у него тонка… Против меня идти. Хотя лимон зелёных… – не хухры-мухры.

Бабье лето, тепло и сыро. Неспокойно на душе у Константина, мерзко – кошки скребут, и тучи свинцовые собираются. Знобит. А на месте оранжево-красных кленовых листьев видятся движущиеся чёрные контуры – откуда днём взялись летучие мыши, да ещё такие большие? Надо бы жизнь круто поменять, пора уходить от этого. Часовню построю где-нибудь. Сделаю объяву на сходняке. Легализуюсь… Вот вам лимон, берите. У Кости и без этого хватает. Шуруйте без меня, братаны. Не держите зла на «Костю-телевизионщика».

Водителю пришлось притормозить в тёмном переулке возле здания представительства ООН, где дорога делает крутой поворот в сторону Воронцова Поля. Едва машина замедлила ход – по пандусу со двора брошенного Института питания, скатился мотоцикл с двумя седоками в чёрных шлемах. Мотоцикл поравнялся с «Ниссаном», седоки неожиданно выхватили укороченные «калаши», открыли шквальный огонь. Константин сумел-таки боковым зрением заметить АК, – испуганно взвигнула мысль: «Кто-теперь-построит-мою-часовню?» – столкнул подругу в просвет между сиденьями и закрыл своим телом. Мотоциклисты буквально изрешетили автомобиль, бросили автоматы с пустыми рожками и с рёвом умчались в сторону Подсосенского переулка. Прохожий, выгуливавший свою собаку на обочине дороги, едва успел отскочить от мчавшегося на него мотоцикла… Обычный человек с чёрным псом, привратник ада…

Когда появились милиция и «скорая», всё было кончено: из продырявленной машины извлекли трупы мужчин и истекавшую кровью женщину в шоковом состоянии. Красивая киношно-гангстерская сцена из американского боевика, профессиональные исполнители в чёрных шлемах, эффектный финал для благородного джентльмена удачи.

Введённый в Центральном округе Москвы план перехвата результатов не дал. Преступники бросили мотоцикл и скрылись. Криминалистам осталось лишь собрать гильзы и прихватить брошенные «калаши». Позже экспертиза установила, что эти автоматы раньше нигде не «светились».

Прошло ещё несколько дней. Замгубернатора и шустрый олигарх опять встречались в «Тихой жизни», на этот раз – уже с другим авторитетным предпринимателем, которому на время была дана возможность легализоваться, город дал «добро». Проблем телевидения не обсуждали, с телевидением всё теперь ясно. Решались вопросы морского порта и сети автозаправок. Дело – прежде всего, надо «экономику» двигать. Служить народу, стране…

Савелий по кличке «Кувалда» опять развлекался с друзьями в бане. «Меня нет и не будет», – громко сказал Савелий, когда зазвонил его мобильник. Кто-то из дружбанов всё-таки взял трубку и ответил. «Это из Москвы, «Дед», собственной персоной». «Глазами хлопаешь… Что-то не понял, пиндос? – очнись, тебе только бы тёлок натягивать и водку жрать, «Кувалды» нет и не будет! Ни для кого. Налей-ка моей пацанке…». «Но…» «Никаких но! Те не хватает чего-то? Водка, бабы, бабло, бои без правил, Тахо и дом понтовый рядом с губером… Всё у тебя есть!». «Да ладно, Сава, я так… «Дед» просил передать: новенький тобой доволен».

Колючая проволока

Мюссера, цветущий край. Заявился в пансионат уже за полночь, переночевал и утром бодрым шагом отправился назад, в Пицунду. Там хорошо, там друзья, там меня ждёт Люда, отмоюсь, сменю одежду, отдохну…

Позднего гостя приняли вчера неплохо. Дали номер, накормили, угостили красным вином местного разлива. Утром в дорогу напутствовали новые друзья. «До Пицунды километров восемь. Иди верхним шоссе». Зачем шоссе? Гораздо приятней по пляжу. Лёгкий переход, по пути можно выкупаться.

Шёл и размышлял. Зачем я вообще вчера решился на эту прогулку? Сидел бы под бочком у Людки. Прогулка не задалась, с самого начала всё пошло не так. Хотел пешком до Гудауты, переночевать и вернуться. 18 километров – казалось бы, ерунда. Вышел поздно – наверное, слишком поздно. Здесь рано темнеет, дорога не освещена. Вспоминалось ночное нападение собак на шоссе. Происшествие не из приятных. Собаки, тьма – хоть глаз выколи… До Гудауты, как планировал вначале, так и не добрался. Пришлось остановиться на полпути. Ну, и что в результате? Ничего, ровным счётом – ничего, плюс прескверное настроение как бесплатное приложение. В лицо бьёт холодный ветер, небо затянуто. Прямо на меня несутся клочья низких тёмно-серых облаков, накрапывает гнилой дождик.

А вот ещё сюрприз: пляж упирается в ограду из колючей проволоки. Участок береговой линии длиной метров 300 обрезан с двух сторон колючкой. Уютная бухта, несколько маленьких катеров у причала, защищённого двумя бетонными волнорезами, автоматчики с непроницаемыми лицами.

Приблизился к ограде. Подошёл боец охраны, смерил ледяным взглядом. «Что надо?» «Хотелось бы пройти за ту, вторую ограду. Минута, и я там». «Нельзя, дача Сталина». «Я проплыву, привяжу сумку к голове и проплыву». Вместо ответа на меня был направлен ствол автомата. Очень хотелось сказать какую-нибудь гадость. А как скажешь? Рассвирепеет, вызовет напарника, могут и задержать.

– Обходить далеко, брательник?

«Брательник» молча пожал плечами, отвернулся и медленно пошёл прочь от забора.

Что делать? Подниматься к шоссе? – там я уже был. Огромный крюк. И опять те же собаки. Почему не попробовать обойти? Горы вплотную подходят к морю. Вряд ли здесь большая территория, вряд ли вождь и учитель любил гулять по пересечённой местности. Ну, километр крюк, ну, полтора.

Настроение и до этого было плохое. А теперь – ещё хуже. Пошёл вдоль ограждения. Пробирался между деревьями, держался за кусты, чтобы сохранить равновесие на крутом склоне.

Опять Сталин. Его уже нет… Сколько? – шестнадцать лет тому. Восемь лет как перезахоронили. А всё боятся.

Быстро взобрался на ближайшие холмы, но ограда из колючей проволоки продолжала упорно лезть в гору.

Над колючей проволокой, над лесом, над дальними холмами предгорий вместе со мной поднималась фигура вождя. Она становилась всё больше и больше и вскоре закрыла собой небо.

Вечно живой тиран. Смотрит тяжёлым взглядом в сторону моря. Что он там видит – коммунизм? Который мы так и не построили. Никита тоже обещал. Где теперь Никита, пять лет уже, как нет его, и где тот коммунизм? Ни Никиты, ни коммунизма. А тиран жив. И оттуда, с того света, жёсткая рука вождя народов держит нас за горло.

Сколько ещё идти? Я был мокрым от пота и дождя. Хватался за стволы деревьев, чтобы не соскользнуть вниз. Отмахивался от комаров и мух. Грязными руками отирал пот. Дождь перемешивался с потом, стекал по лбу, лицу, шее, пробивал узкие дорожки в прилипшей к коже древесной трухе, коре, паутине.

Когда это всё прекратится? Всю жизнь меня преследуют флажки, колючая проволока – туда нельзя, это не для тебя, не делай, не говори, не думай. Вождь и учитель всегда рядом. Знает о каждом моем шаге. О каждом поступке моих друзей, о каждом шаге недругов. Какая оттепель, какое развенчание? Всё – как было, так и есть.

Карабкаюсь, соскальзываю, лезу, лезу, падаю, снова лезу. Гора, мне кажется, никогда не закончится – она, наверное, в небо упирается. Ограда – слева от меня, бежит всё быстрее и быстрее. Смотрю вперёд – серой колючей змеёй, извиваясь и шурша, она стремительно ползёт по крутому склону. И всё время обгоняет меня. Похоже, я проигрываю этот забег.

Бегу и бегу, зигзагами повторяя линию ограды. В багажнике головы перекатываются тяжёлые бутыли с водой, больно ударяют изнутри по стенкам черепной коробки. Мне уже всё равно, я сам не знаю теперь, с какой стороны изгороди оказался… И куда иду. Бегу, пока есть силы. А потом рухну. И будь, что будет.

Неужели нет выхода? Что теперь делать? Отпусти меня, Сосо! Ты уже пропустил через мясорубку лагерей каждого четвёртого нашей страны. И моего деда, и отца, и дядьку, и священников, и половину интеллигенции, и учёных, создавших ракеты и атомную бомбу… Зачем я тебе? Отпусти меня, маленького маргинала, я и так напуган, уже-почти-обкакался-от-страха.

Когда, наконец, кончатся эти отроги? Фу-у-у, слава богу, колючка опять разворачивается вдоль моря и загибается наверх.

Карабкаюсь уже третий час. Это ещё что такое? Чёрт, чёрт! Внизу, за колючей проволокой, в густой тени ельника – четыре чёрных пса. Заходятся в истерике, скалят зубы. Ротвейлеры или доберманы? Не разглядеть – только белый звериный оскал светится на чёрном фоне.

Какая разница? Так и так порвут. Вчера собаки, сегодня собаки, сколько можно? Поскальзываюсь, падаю. Пытаюсь ухватиться за стволы деревьев, больно ударяюсь. Срываюсь, лечу вниз по скользкой глине.

Сейчас врежусь в забор. Пузом – в колючую проволоку, ноги – на ту сторону, прощайте ноги, прощайте мои боласы, всё – мне конец! В последний момент упираюсь ногами в два ствола перед оградой. Псы исходят на визг, просовывают головы между рядами проволоки, пытаются достать мои ноги. Чувствую смрад их ртов, тошнотворный запах гниющего мяса и запах серы – спутницы князя тьмы.

Медленно поднимаюсь. Смотрю псам в глаза. Что, взяли? Вот вам, елда вам в задницу! Встаю на четвереньки, гляжу в упор на этих посланцев преисподней, яростно лаю, лаю долго, до хрипоты, с моих губ уже стекает пена. Внезапно псы останавливаются и замолкают. Почему? – потому что не достать, потому что за пределами ограды, потому что потеряли ко мне интерес? Я поднял голову и завыл. Выл, глотал сопли, грязь, пот и слёзы; в этом вое была вся моя тоска, тоска моего изнасилованного народа, тоска измученного и загнанного зверя, в которого я превратился буквально за несколько часов.

Обескураженные, – никогда раньше они такого ещё не видели – псы развернулись и, поджав хвосты, – значит, это были всё-таки не доберманы, не ротвейлеры – умчались, растворились в темноте леса. А я уже не мог остановиться – по инерции продолжал выть, стонать, захлёбываться и рыдать.

Но ведь надо было что-то делать.

Я попытался ползти наверх. Мокрая скользкая глина. В рифлёной подошве одной из сандалий застряла плоская галька. Галька сильно выпирает, ногу никак не поставить, подошва не держит. Пытаюсь вытащить камень. Как вытащить-то на крутом склоне?

Одной ногой упёрся в ствол, вторую старался подтянуть к себе. Потерял равновесие, свалился набок в глинистую жижу. И в этом постыдном, неудобном положении тоже не мог дотянуться руками до подошвы с застрявшей галькой. Откуда здесь, на вершине, могла взяться галька? Увидела бы это всё Людка, считающая меня брутальным. В конце концов, мне удалось выковырять плоский окатыш из подошвы.

Осторожно пополз назад – вверх по скользкому склону. На четвереньках. Хватался за сучья и деревья. Рубашка и штаны пропитались чёрной глиной, сандалии наполнились жидкой грязью.

Хочу разыскать сумку с тёплой одеждой и матерчатую кепку, которые я потерял на этом адском бобслее. Кепка – это просто смешно…

Сколько времени прошло? Я шёл и шёл. Спускался, срывался, поднимался, снова шёл дальше. Колючка решила отпустить меня. Как же она меня измотала этим бегом по пересечённой местности, да и сама, наверное, уморилась.

Змея ограды свернула влево, нырнула вниз, уползла, наверное, домой, к даче хозяина. Открылся чёрный распадок, поросший огромными деревьями. Далеко внизу просматривался ручей.

Пить. Очень хочется пить. И опять я срываюсь. Мчусь по мокрому, глинистому склону, стараясь удержать равновесие на пятой точке.

Врезался в оголившиеся корни деревьев на берегу ручья. За корнями, на песке, я увидел распластавшуюся у самой воды неподвижную фигуру человека. Он лежал на спине, приподняв согнутые колени, а плечи и лицо почему-то были развёрнуты вниз. Надо бы помочь пострадавшему – тёплый, дышит ещё. Поворачиваю его плечи и голову. Передо мной странное и страшное лицо. Без челюсти. На месте челюсти – кровавые ошмётки и острые концы раздавленной кости. Дышит тяжело, смотрит на меня дикими округлившимися, ничего не видящими глазами. Что с ним? Что вообще происходит? Бред какой-то – может, я сплю?

Рядом ещё один. На боку. Глаза закрыты. Бледное лицо запрокинуто, в пальцах раскинутых рук зажаты куски чёрной глины с корнями травы. Часть черепа снесена. На землю вывалилась серая пена c гроздьями тёмно-красных пузырьков. С противоположной стороны головы – пулевое отверстие. Бедняга встрепенулся, задёргал руками, делая отчаянные, беспомощные жесты. Из горла вырвались клокочущие, булькающие, бессвязные, нечеловеческие звуки. Он осмысленно взглянул на меня и произнёс: «Ты понимаешь, что тебе придётся пойти с нами?», потом закрыл глаза и больше уже не двигался.

Дальше вдоль берега песок сменился галькой. Вот она откуда взялась. Но как она попала на вершину?

Только я ступил на берег, гладкая галька стала топорщиться и встала вертикально. Я шёл будто по живому шевелящемуся настилу.

Наткнулся на ещё одного несчастного, сколько их здесь? Что здесь случилось? Какая-то жуткая Чикамога (Чикамога – название рассказа А.Бирса и место сражения 19–20 сентября 1863. – Прим. автора). Пока живой… Одна его нога беспомощно висела, она была раздроблена, сквозь обрывки штанов торчали белые обломки костей, на остатках кожи виднелись кровавые рваные полосы, оставленные, возможно, чьими-то зубами.

Этот последний показался мне чем-то знакомым. Неожиданно всё завертелось в бешенном хороводе, что-то сдвинулось в моём сознании. Я пригляделся к раненному – боже мой, да это я сам! Изменившийся до неузнаваемости. Но это я.

Только подумал об этом – тот, другой, кивнул головой, будто понял мои мысли. Он кивал головой, кивал, кивал и никак не мог остановиться. Разворачиваюсь и бегу назад, к другим несчастным. Эти «они» – тоже я. Что за наваждение? А этот? Как я раньше его не заметил? Он лежал головой в воде, видно захлебнулся не в силах поднять голову.

Моя фигура, мои штаны и рубашка, кепка и сумка через плечо. Но я же здесь, вот он я – грязный-избитый-испуганный-но-я-ведь-цел. Кто же тогда он? А что у него на шее? Жуткая подвеска в виде кольца из колючей проволоки с привязанным камнем и кровавые борозды от стальных шипов…

Из дальнего леса со стороны дачи Сталина появилась группа собак – опять собаки! Перебор, это уже перебор. Группа медленно двигалась в сторону ручья. Не видно издалека – похоже, это люди. На том, что впереди, верхом сидит ребёнок. Он – предводитель, размахивает деревянным мечом и беззвучно открывает рот.

Зачем здесь ребёнок? Почему он немой? Предводитель из Чикамоги. Кто они, эти жуткие посланцы вечно живого вождя? На многих головах матерчатые кепки, такие, как у меня. Слышен неровный ропот. Слух выхватывает отдельные слова: «придётся», «пойти с нами», «тебе, тебе, тебе, тебе». До меня доносится знакомый тошнотворный запах.

Спокойно, спокойно, возьми себя в руки. Я бросился в прозрачный ручей. Долго пил. Охлаждал водой горевшее лицо. Снял и очистил от грязи сандалии. Отстирывал рубашку, штаны, очищал сумку от глины.

Старался не слышать глухого ропота за спиной, не вдыхать глубоко воздух, чтобы не чувствовать запаха этих полумёртвых слуг истлевшего, но не сломленного духом «отца народов».

Глубоко вздохнул. Всё, я в порядке. Теперь надо заняться «их» проблемами. Не знаю уж, кто они. Сделаю, что смогу. Надел мокрую одежду, и только тогда решился оглянуться по сторонам.

Рядом никого не было. Группы во главе с «всадником» – тоже. Тишина.

Наваждение исчезло. И только капель напоминала знакомое: «тебе, тебе, тебе», «при-дётся, при-дётся, при-дётся».

Прочь отсюда. Подальше от заколдованного места, где жив ещё дух его жуткого хозяина, подальше от гнезда, окружённого змеёй из колючей проволоки. От его бешеных псов и полусгнивших, зловонных манкуртов, пугающих невинных путников в вечерних сумерках.

Вы уже не вернётесь. Остались только сказки – о змее Горыныче и Кощее Бессмертном. И о великом Сосо.

В лесу стало совсем темно. Далеко внизу было светлее, слышался шум волн. А ещё дальше, ближе к горизонту, светились огни Пицунды. Там меня ждут. Там тепло и сухо. И хорошая еда. И друзья. И Людка, чёрт бы её побрал.

 

Размещено на сайте 24.12.2016 в 16:41 в рубрике Публикации.