Есть такая окраина на острове Мория, на острове глупости. Есть такая слобода. Тщемория называется. Там вечный праздник. Ярмарка тщеты, суеты, тщеславия. Живут здесь всяки разные. Братаны – редко. Ровные пацаны бывают иногда. Тоже изредка. Больше по резиденциям государственным обретаются. А здесь – близкие к ним. Родственники. Любовницы и любовники. Содержанки. Приблатненные. Обслуга. Охрана. Быки. Мелкие разводилы. Кто крутится рядом. Бичёвки расфуфыренные. Шваль всякая случайная. Кому перепадают брызги от золотого потока.
Щеповка – загородный поселок, подлинная столица Тщемории – от слова «щепы», деньги деревянные. Хоть деревянные, да деньги ведь. Все на них купить можно в Мории. И вещи, и радости земные, и людей, если требуется. Щепа-то нынче покрепче иной валюты будет. Доллар падает. Фунт стерлингов падает. А щепа-то – ого-го! Фартит морийцам. У всех плохо, а морийская деньга все выше и выше. Чего считать-то, экономию наводить? – живи, пока живется.
Крутой народ в Щеповке живет. Мажоры. Одежда им – не одежда. Обувь – не обувь. Кареты – не кареты. А дома-то какие! Оторопь берет, глядя на эту слободу. Начинался поселок бедненько. Участочки для домов брались маленькие. И домики строили скромненькие, деревянненькие. А нынче! Какие махины отгрохали! Один одного больше. Один одного выше. Места для дворов почти не осталось. Понатыканы громадины безвкусные друг на друге. Да все разные. Соревнуются. Кто больше выпендрится. Кто круче изломает фантазию архитектурную. Кто понтовей. Дом на доме. Эркер на эркере. Портик на портике. Фронтон на фронтоне. Колоны несоразмерные, архитравы огромные, пилястры непропорциональные. Как в страшном сне. Стены – иные золотыми листами покрыты, иные ониксом, изнутри просвечивающим. А крыши – редко если черепица, все больше камень полудрагоценный, стекло бронированное. Не дома, а выставки тщеславия, гордыни, кичливого бахвальства. Выкрики бездушных, необразованных выскочек, пустышек человеческих в золотом обрамлении. Тучи скачущих блох раззолоченных при королевском дворе Братанов Великолепных.
Мейнстримный народ следит за собой, чтобы пацанским обычаям ровно соответствовать. Мужчины – качки один к одному. Иной и в дверь плохо проходит. Шея, как у быка. Головка маленькая на огромном туловище. Руки-ноги растопырены, вместе не свести. Пальцы-то сами собой раздвигаются, словно воздухом накачаны. И то сказать – качок, так и должно быть. Лицо красное, щекастое. Уши поломаны остались от занятий борцовских. Глазки маленькие, кровью налитые. Тяжело ходить такому. Человек ведь. А вес как у быка, попробуй поносить. Оттого и глупостей много творит, что голова всегда в затемнении. <...>
С годами у бычка габариты растут. Лень в зал-то спортивный ходить. И забот много. Поесть и попить сладко след. Пивца обязательно. Да чтоб малышку какую в уголке прижать. Вот с годами животик появляется. Да нет, не животик, а вполне себе живот. Нависает так, что перчика-то и не видно. Так что с барышнями проблемы возникают. Така больша организма кровушки-то немало требует. Сердце расширено, увеличено с молодых годиков. Недаром говорят: бычье сердце. Тяжело ему. Тук-тук. Тук-тук. Кровушки ток до перчика-то и не доходит. Взбадривает бычок себя то пивом, то водочкой. Помогает вроде. Вначале. А потом – все меньше и меньше. Ан не отказаться от бани с друзьями. Да с выпивкой. Да с салом. Да с обменками. А в результате? Шкаф шкафом. Комод агроменный. И полный пшик к сорока годам. Что и остается из развлечений – походить, посмотреть на бои без правил. Да бросить ненароком: я этого запросто месил, и этого тоже. Того только и остается. Да и долгая ли жизнь ему, дураку, отмерена? Уберет его, неуклюжего неумеху, на терках кто-то из пацанчиков правильных. Или сам раньше времени окочурится. «Удар случился» – так в те времена говорили. И нет бычка. Только надгробие мраморное. «Дорогому сыночку» или «От друзей и товарищей».
Ну, не будем о грустном. Жив еще наш бычок, здоров, шустрит по «базарам», «теркам», по «сходнякам». Чувствует себя важной персоной. На своем месте. Подругой обзаводится. Женой, домом, детьми, Тахо. «Мои бизнесмены…», «мои юристы…», «мы не работаем по такой схеме…», «мой человек…», «это звери, с черными мы не работаем…», «я с самим Михасем работал…» Жизнь идет своим чередом.
Подруга-то у него тоже мэйнстримная, стремная, словом. Высокая. Ухоженная. Волосы, кожа, ногти, эпиляция, массажисты, спортзал. Мастерица улетного шопинга. Для поездок – лучшие кабриолеты. Но главное – ни капли жира. Минимум еды. Диеты, диеты, диеты. Уже в чем душа держится. Вся просвечивает. Груди не стало. Между ног – ветер гуляет. От слабости еле ходит. На ходу качает ее из стороны в сторону. Ветром сносит. Андрогенная сущность просвечивает. <...> Циклы месячные прекращаются. Дитятко не зачать крутым ребятам. Не получается. Или если получится, то не выносить ребеночка. А и родится доходяга – такой больной, что лучше бы и не появлялся, прости господи.
А до того как встретить сваво качка суженого, ведет свободная барышня на Щеповке свободную жизнь. На тусовки модные ходит. Может, и занимается чем. Рекламирует нижнее белье. Участвует в модных реалити-шоу. Если с головой, то сама и ведет эти шоу да участников подбирает. Тупая жизнь для блезиру, для форсу бандитского. Все смотрите. Клево. Гламур напоказ. Летай, стрекоза. Пока лето. Что зимой делать-то будешь?
Такова веселая жизнь Щеповки.
